Владимир Дичковский, бывший замначальника Слуцкой милиции, рассказал «Кур'еру», как город пережил аварию на Чернобыльской АЭС. Что делала милиция в первые дни после аварии, как изменилась тогда жизнь случчан. И как он сам служил в зоне отселения, где радиация порой ощущалась физически.

Владимир Дичковский работал в Слуцкой милиции в 1966—1995 годах. Начинал с участкового. Дослужился до замначальника милиции по службе. В этой должности он работал, когда 26 апреля 1986 года случилась авария на Чернобыльской АЭС. Позже его должность переименовали в «заместитель начальника милиции общественной безопасности». Ушёл в отставку в звании подполковника.

Ночь с прибором ДП-5

«В 2 часа ночи 26 апреля меня разбудил телефонный звонок дежурного, — вспоминает Владимир Дичковский. — Он сказал, чтобы я срочно прибыл в отдел. Собираюсь, приезжаю — дают читать телеграмму из областного УВД: «На базе Слуцкого ГРОВД развернуть пост по контролю за радиационной обстановкой. Особое внимание обратить на скаты колёс машин, прибывших из Гомельской области». Что случилось — никакой информации! Ещё никто ничего не знал.

Мы взяли наш прибор ДП-5. А там батареи сели. Тогда мы подняли Аладко, начальника Слуцкой метеостанции. Взяли у него прибор ДП-5 и поехали вокруг города проверять. Прибор повышений радиации не показывал. Была пара машин из Гомельской области, у них на колёсах — тоже ничего.

Про трагедию в Чернобыле мы узнали чуть позже, неофициально, через связи. Через пару дней нам уже официально сообщили, что произошёл взрыв. А конкретнее, что произошло, сказали через 5−6 дней после аварии. Тогда в Беларуси начали формировать сводные отряды, которые отправляли в 30-километровые зоны отселения: Брагин, Наровлю и Хойники.

Пыльца в лужах, яблоки и грибы

8 мая вызывает меня начальник и говорит: «Дичковский, садись и готовь план эвакуации города Слуцка и Слуцкого района». Я два дня готовил этот план: 8 и 9 числа. Надо было предусмотреть машины для вывоза людей, сопровождение, охрану домов, регистрацию в местах прибытия. Куда эвакуировался бы Слуцк, мне не сказали.

А 10 мая на Чернобыльской АЭС предотвратили большой выброс. И эвакуацию здесь уже не надо было проводить".

В год чернобыльской аварии, как и всегда, весной цвели одуванчики. После дождя в лужах были жёлтые разводы пыльцы. Но многие люди говорили, что это в лужах — радиация. Хотя на самом деле, по словам Дичковского, в Слуцком районе радиацию не обнаруживали примерно до 5 мая. Потом она появилась. Самый большой уровень радиации в районе был в районе сожжённой фашистами деревни Переходы, возле Жилин Брода. А в городе — в урочище Пупорево, где сельхозлицей.

Ещё в тот год в Слуцком районе была необычайно высокая урожайность сельхозкультур. Если раньше яблоки были величиной с детский мячик, то тогда они выросли величиной с два кулака. И черви в них не заводились. Шампиньоны вырастали размером с человеческую голову. Люди старались ничего из этого не есть.

«Местами и сегодня шампиньоны, я знаю, „подскакивают“. Если где-то такой крупный шампиньон попадётся, знайте — это радиационный», — говорит Дичковский.

Сводный отряд

В феврале 1987 года Владимира Дичковского назначили командиром сводного отряда Минской области по охране общественного порядка в 30-километровой зоне отселения в Наровлянском районе.

«Вызвали меня в УВД, — говорит он. — Сказали: «Вот тебе 105 человек». Из каждого райотдела милиции Минской области взяли по 3−5 сотрудников. В основном, сержантов. Было только несколько офицеров: командиры взводов, замполит, начальник. Я был тогда в звании майора.

Переодели нас. Оставили ночевать в ленкомнате УВД. Утром загрузили в три автобуса. Привезли в Наровлю. Высадили. Сказали: «Вот ваша зона, охраняйте».

В зоне было 29 безлюдных деревень. Жителей отселили в ту же ночь, когда произошла авария. Всё имущество осталось на месте, в домах. Им разрешили брать только самое необходимое: документы, деньги. В дом заходишь — там кровати заправлены, еда на столе.

Наша задача была — не давать растягивать это имущество и предотвращать пожары. Потому что при горении выделялось большое количество радиации.

Службу мы несли круглосуточно, пешими и автопатрулями. Жили в школе деревни Тешков. Классы были оборудованы под спальные комнаты. Сами себя полностью обслуживали".

Жуть от тишины

Когда разговор заходит об отселённых деревнях, Владимир Александрович берётся за сердце и просит немного времени, чтобы успокоиться. Потом продолжает:

«Заезжаешь в деревню — такая жуть! Тихие, спокойные, мёртвые дома. Обычно в деревне где-то петух запел, где-то вёдрами постучали. А тут этого нет. Особенно эта жуткая тишина ощущалась перед закатом.

Животных в зоне почти не было. Было пять лошадей из райпо, которых не забрали. Свинья, которая ночевала в одном из домов на кровати, а днём бегала по улицам. И, по-моему, одна корова.

Уровень радиации в зоне был неодинаковым. Ежедневно офицеры выезжали на проверку службы. Проезжали один круг в 197 км по окружности и другой — в 58 км. Так вот, когда едешь по зоне и попадаешь туда, где повышенная радиация, появлялись першение в горле и сладкий привкус на губах".

Парилка и странная повариха

Никакой специальной защиты от радиации у милиционеров не было. Владимир Дичковский рассказывает, что в Тешкове была кочегарка. В ней отвели комнатку под парилку, где можно было обмыться или попариться после объезда зоны. Также членам отряда полагалось усиленное питание. Но с этим возникли сложности.

«Когда мы приехали туда, начали службу, я смотрю — что-то пайки слабенькие, — вспоминает Дичковский. — Прихожу в столовую. Там работала только одна повариха.
Говорю ей: «Что такое? Какие порции вы нам даёте? У нас по-вашему же меню должны быть двойные порции». Она отвечает: «Ай, они не съедаются, хватает и этого». Я говорю: «Нет, так не будет с сегодняшнего дня». Повариха через два дня уволилась и уехала.

Прислали нам из Барановичского училища пятерых девчат. Они только-только после 8-ми классов туда поступили, дети. Понятия не имеют, что делать. Я садился с ними, составляли меню на завтра, и так они работали. С ними должна была быть мастер производственного обучения, но она в зоне не появилась ни разу.

Девчат я не оставлял жить в школе, давал дежурную машину, и их отвозили в Наровлю. На работу приезжали посменно. Ещё им в помощь по кухне выделил трёх работников милиции.

Там, где службу несли пешие патрули, мы делали пункты обогрева. Выбирали получше дом, где крепкая печка и много дров. Из дома в сени выносили всё имущество. В доме оставляли только стол и два кресла. Там уже патрули отдыхали, ели сухой паёк и обогревались.

Служили мы в зоне месяц. Потом вернулись. Поехали другие милиционеры из нашей области, тоже служили по месяцу. Из Слуцкого ГРОВД в зоне побывали 72 человека".

Не заслужили?

Владимир Дичковский получил за службу в зоне отселения благодарность и значок «Участнику ликвидации аварии на Чернобыльской атомной электростанции». А ещё — серьёзные проблемы со здоровьем. Сейчас он имеет инвалидность. Говорит, что это, безусловно, связано с радиацией. По его словам, такие ликвидаторы, как он, сейчас не защищены.

«Чернобыльцы никому не нужны, — с горечью говорит отставной офицер. — Группы инвалидности по болезням, связанным с радиацией, нам стараются не давать. До 1995 года были льготы, потом их отменили Указом № 349. Этот указ Конституционный суд признал не соответствующим Конституции, но фактически он всё равно выполнялся до 2008 года».

То есть, у многих «чернобыльцев» с 1995 года брали деньги за проезд и полную плату за коммуналку. Ликвидаторы пытались бороться за свои права, судились, писали жалобы. Например, в 2002 году Владимир Дичковский обратился в Слуцкий автопарк № 2, заявив о своём праве на бесплатный проезд. Однако, ему ответили, что он такого права не имеет, сославшись на Указ № 349.