В начале ноября Эссина О’нилл стала знаменитой. Она удалила из своего аккаунта в Instagram более 2000 снимков. К оставшимся фото девушка изменила подписи, чтобы показать, что на самом деле скрывается за фотографиями: изнурительная погоня за идеальным ракурсом и в результате ненависть к своему телу.
О саморазоблачении Эссины много писали. Читатели по всему миру – что в Штатах, что в России – обвинили её в пиаре.

Почему на каждый публичный жест всегда находится кто-то, кто крикнет слово «ПИАР»? Культура онлайн-комментария привела к тому, что даже страницы в соцсетях не воспринимаются чьим-то личным пространством. Интернет хозяина не имеет, а значит, позволено всё, но с одной оговоркой: если ты сделал что-то в публичном пространстве, то ты сделал это не просто так.
Несмотря на коррупционные скандалы, стихийную популярность жёлтых газет и сплетен в целом, XXI век показал, что нет ничего важнее заботы о репутации. Когда люди везде видят пиар, они в первую очередь говорят о публичном имидже обсуждаемой персоны, которой официально нельзя проявлять слабость.
Привычка ломать себя и до последнего делать вид, что всё хорошо, разрушила не одну судьбу, однако с упорством маньяка надо продолжать постить жизнерадостные статусы в Фейсбук, иначе пройдёшь под тегом «пиар». Впрочем, жизнерадостные статусы, скорее всего, тоже пиар.
Как бы ни было неприятно это признавать, стремление за всем видеть саморекламу — это ещё и прямое последствие уменьшения агрессии. Нам не нравятся сплетни, но раньше за них убивали, могли обвинить в колдовстве и тут же ко всеобщему развлечению сжечь на костре.
Обвинения в пиаре — это показатель бессилия, нежелания вдуматься в причины поступка, стремление закрыться от факта и отмахнуться от него привычным объяснением.
В конце концов, это банальная мнительность: всем известна история Галилея, выпустившего научную книгу, противоречащую догмам католической церкви, в которой половина правящего аппарата увидела себя, а другая половина просто ничего не поняла. Его держали под домашним арестом до конца его дней с формулировкой «сильно заподозренный в ереси», которая по тем временам и означала активизм: ты распространяешь непривычную и неугодную информацию среди населения.
Прошли века, но людям до сих пор сложно смириться с гражданским плюрализмом и существованием меньшинств, которые начали активно пользоваться PR-механизмами ещё в 60-х годах прошлого века для стимуляции общественного признания и терпимости со стороны общества.
Благодаря этому активизму, связанному с общественными движениями от феминизма до защиты окружающей среды, появилась новая модель поведения, которая фактически заставила общество признать их существование и измениться. Именно для этого, а не для «пропаганды гомосексуализма» существуют гей-парады, именно для этого, а не для пятнадцати минут славы экоактивисты раздеваются на морозе, измазавшись красной краской.
Быть транссексуалом невозможно, если твой правовой статус неясен; быть суверенным потребителем невозможно без маркировки пищевых ингредиентов; быть нецерковным невозможно, если религия врывается в общественную жизнь; быть верующим невозможно, если за твою веру тебя преследуют.
Однако с формальным признанием существования других, не таких, как большинство, групп, которые пользовались сначала громкоговорителями, а потом медиа для увеличения общественной толерантности, увеличилась и тихая ненависть по отношению к ним.
Гораздо легче обозначить протест пиаром, ведь открыто не согласиться с тем, что не похоже на тебя, означает выйти из зоны комфорта, а этого никому делать давно не хочется. Это означает необходимость признать, что другое мнение есть и оно не всегда нам приятно, но нетерпимость к инаковости оставляет за обществом только одну модель поведения.
В конце концов, эпоха реалити-ТВ породила девальвацию искреннего жеста. Лицемерием обозначается всё, что делается напоказ, а не за закрытыми дверями.
С одной стороны, есть запрос на искренность, а с другой — благие поступки должны по-прежнему делаться тихо, а если ты о них говоришь, то, конечно, привлекаешь внимание не к проблеме, а к себе. Противоречивые понятия о морали делают любого выступающего мишенью для ханжества, и единственное, до чего пока не дотянулась рука общественного контроля за поведением, — это сбор денег на лечение детей.
Делать добро, да и вообще что-то делать становится сложнее под софитами недоверия, но не стоит отчаиваться.
Пройдёт время, и пыль от общественного марафона по чужой жизни уляжется, статусы в Фейсбуке утонут в ленте, а хорошее останется хорошим.
Ни один знаменитый человек не остался знаменитым благодаря исключительно грамотному пиару, пережив в народной памяти всех предводителей кружка «Змеиное лукошко».